Ознакомительная версия.
Советский режим вменял людям в вину то, что они иждивенцы, которых Родина (=государство = советская власть) поит и кормит. Чувство вины внушали детям упорно и неотступно. А ведь они действительно находятся на иждивении, поэтому вставал вопрос – у кого? Естественный ответ «у мамы с папой» не вызывает у ребенка тягостных чувств вины и страха. Но пропаганда настаивала, что дети находятся на иждивении государства, а их родители… тоже.
Тот самый Михаил Студеникин в книге о коммунистическом воспитании давал методические рекомендации: «Учитель подводит учащихся к выводу: услуги социально-культурного характера бесплатны для каждого из нас, но дорого обходятся государству. На обучение школьника в общеобразовательных школах государство затрачивает около 180 рублей…» («Коммунистическое воспитание учащихся на уроках истории, обществоведения и основ советского государства и права». М.: 204). Каждый ребенок должен был усвоить: ты, иждивенец, дорого обходишься государству. В книжках, заметим, цифры были разные. У Студеникина 180, а в учебнике «Обществоведения» – 260.
Отученные задавать вопросы, дети не спрашивали, но могли подумать: «А у государства-то деньги откуда? Разве не мама с папой своим трудом его содержат?». Тут у Студеникина маленькая недоработка. Учебник «Обществоведение» предусматривает такое сомнение и объясняет черным по белому: нет, государство все дает не только тебе, но и твоим родителям. «По поручению и от имени народа государство пользуется всеми правами собственника. Непосредственно пользуются государственным достоянием все советские люди: рабочие в процессе труда используют машины и станки, учащимся предоставляются в пользование школьные здания, инструменты в мастерских и приборы в кабинетах» (Обществоведение. – М.: 1983. с. 140). Цитировать можно по любому изданию. Эта мысль прошла через все. Твой папа шофер? Твоя мама станочница? Они пользуются государственным достоянием.
В учебник не попала, но в пропаганде была уточняющая идея: государство рабочим все дает, а они виноваты в том, что не оправдывают, не отрабатывают дарованного.
В романе Бориса Горбатова «Донбасс» эта идея проведена прямо. По антирабочей откровенности текст поразительный. Тем более что сталинский лауреат взялся победить роман «Жерминаль» Эмиля Золя. Сравнения возникают постоянно, и они чудовищны. В противовес персонажу «Жерминаля» деду Бессмертному Горбатов сочиняет своего старика-шахтера и поручает ему высказать на собрании антирабочую декларацию. «Для нас, шахтеров, ничего не жалеет правительство! Килограмм хлеба получаем мы в такое трудное время. А как мы оправдываем этот дорогой килограмм? А? Так и товарищу Сталину передайте, Лазарь Моисеевич, мол, горняки сами понимают: стыдно!» (Борис Горбатов. Донбасс. – М.: Молодая гвардия, 1951. с. 219). Такое и вообразить невозможно, однако написано – читайте: рабочие благодарят эксплуататоров за пайку и каются, что плохо ее отработали. Речь идет о мирном времени, но у нас всякое время труднейшее и сложнейшее.
Дед Бессмертный тоже выступал на собрании – залез на пень и высказался: «Все его слова сводились к одному: всегда было плохо и лучше никогда не будет. Однажды их собралось в лесу человек пятьсот, потому что король не желал сократить часы работы; но об этом старик не стал распространяться, а заговорил о другой стачке; сколько он их перевидал! Являлись королевские солдаты, и дело кончалось стрельбой» (Эмиль Золя. Собрание сочинений в 18 томах. т. 10. – М.: Правда, 1957. с. 222). Далеко смотрел дед Бессмертный, но не мог догадаться, что рабочим будет запрещено думать и говорить, как им плохо. Приказано будет думать и говорить: советская власть ничего для нас не жалеет, а мы не оправдываем ее заботу.
В романе Горбатова несознательный бригадир забеспокоился: повышение норм выработки слишком тяжело для шахтеров. Его тут же осадили: хочешь урвать для своих рабочих с государства, как раньше с хозяина? – рвачество не пройдет: «Это хвостизм!» (с. 261). Бригадир устыдился: о самом главном – о государстве – он, хвостист, не подумал, «погруженный в мелочные заботы о своей шахте, о своих шахтерах» (с. 263).
А почему самое главное – это государство? Конечно, такого вопроса школьники задать вслух не могли, однако на незаданный вопрос существовали два ответа. Один четкий и повторяемый без конца: потому что государство строит коммунизм. Второй неявный, суггестивный, сакральный: государство и мать-родина, государство и отец-отечество – это одно и то же.
Ирина Сандомирская высказывает убедительную гипотезу, что по сути эти два ответа объединялись: та Родина, которая всегда пишется с большой буквы, – «это прежде всего государство с определенным общественным строем, с определенной государственной идеологией. <…> Родина дает человеку всё… Всё – это гарантированное политическим режимом место в будущем – в грядущем царстве коммунизма. <…> За это счастье Родина взимает с человека (неоплатный) долг. Будучи неоплатным, он оказывается обязанностью без прав…» (Ирина Сандомирская. Книга о Родине. Опыт анализа дискурсивных практик. – Wien: Wiener Slawistischer Almanach, 2001. c. 80, 81).
Сегодня мы тоже слышим утверждения, в сорокалетней давности оборотах слов и мысли, будто коммунистическое государство и мать-родина – одно и то же. Откроем, например, газету для учителей «Словесник» – приложение к «Литературной газете»: «Произведения, порочащие наше прошлое, „Архипелаг ГУЛАГ“ и „Один день Ивана Денисовича“, нужно вообще изъять из школьной программы. <…> Мрачный образ Советского государства, нарисованный Солженицыным в „Архипелаге ГУЛАГ“ и других произведениях, не чем (sic!) иным, как ненавистью к своей стране объяснить нельзя. Возражения в том духе, что это ненависть вовсе не к родине, а к режиму, тут неуместны! Можно либо любить свою мать, либо ненавидеть. Нельзя любить и ненавидеть одновременно <…> Поэтому художественные произведения, порочащие наше прошлое, в первую очередь те, что включены в школьную программу, должны быть утилизованы, как старые ядохимикаты!» (ЛГ-Словесник. 27 мая – 5 июня 2015, №21. с. 2). Итак, Иван Денисович – это яд, а тоталитарный режим – это ваша мать. Что ж, слышали много раз, еще в школьные годы.
Петр Вайль и Александр Генис отмечают: «Так школа закладывает фундамент мироощущения, которое навсегда оставляет в человеке стыд перед любым актом протеста. Ему – всё, а он… Это как кусать руку, которая кормит» (60-е. Мир советского человека. – М.: АСТ, 2013. с. 138).
Родители должны были возражать против этого внушения, чтобы дети его не усваивали. Мои собеседники свидетельствуют, что такие практики существовали. Варианты противодействия были разные: частичное несогласие, полное отвержение, замалчивание, презрительное игнорирование.
«Я знал, что власть нам все дала, но благодарности не испытывал: на то она и советская, чтобы всем все давать» (А. М. Интервью 1. Личный архив автора).
«Я никогда этого не принимал, и в семье это не признавалось. Все, что мы имели, было заработано и куплено нами, своим трудом и знаниями. Долг перед семьей (в широком смысле – народом) был основным. Я, например, чувствовал вину перед своими родичами в селе, которые жили намного хуже нас, хотя и работали очень тяжело, но никак не перед каким-то „государством“» (П. Г. Интервью 2. Личный архив автора).
«Не чувствовала ни страха, ни благодарности, к любой пропаганде была не восприимчива. Фразу „советская власть мне все дала“ услышала в этом году от соседки по номеру в санатории. Очень удивилась и даже поспорила. Соседку не переубедила. Она была женщина неглупая и куда более подготовленная к политическим спорам» (А. Б. Интервью 4. Личный архив автора).
«Мне отец говорил, что человек должен работать не только для себя, должен приносить пользу государству, городу, кафедре, окружающим. Говорил, что не так важно, где и кем работаешь, везде можно работать достойно. Говорил, что семье надо создать достаток. Они с мамой спорили, она-то говорила, что ей ничего не надо, а он говорил, что надо, что семья должна жить в достойных условиях» (Л. И. Интервью 7. Личный архив автора).
«Вот этой формулы совсем не помню, в мое время и в моем месте (город Новороссийск) она была уже как-то не в ходу. Наоборот, люди были смутно недовольны жизнью: дефицит был сплошной, чтобы одеть и накормить семью, приходилось не столько деньги зарабатывать, сколько разыскивать продукты и вещи. То есть, может, и дала, но недодала – вслух не говорили, но в воздухе это висело» (А. К. Интервью 11. Личный архив автора).
Если родители не возражали против утверждения «советская власть нам все дала», то морально обезоруженный ребенок встречался с ним один на один – и последствия бывали тяжкими. Почему старшие не возражали – особый вопрос. Во-первых и в-главных, родители наложили печать на уста и не вмешивались в государственное, коммунистическое воспитание детей. Во-вторых, некоторые родители соглашались с этой идеей, хотя истолковывали ее по-разному.
Ознакомительная версия.
